Лондон – невероятно толерантный город. Он толерантен на грани фола, когда кажется, что никому на белом свете, а особенно внутри кольцевой трассы М25, нет дела ни до твоей жизни, ни до твоей смерти. Но когда ты другой, когда тебя не очень ждут дома, когда хочешь просто жить и думать, как требует твоя природа, то в Лондоне найдешь все, чего желает душа: Лондонстан, Лондонград, Лондонвиль. Здесь бешеный бородатый ваххабит живет по соседству с голубым французским поваром, а размалеванные москвички ходят теми же улицами, что и бледные потомки аристократии с наследственным состоянием и страстью к восточным эротичным массажам.

Лондон работает, как общество, потому что он состоит из небольших районов. Даже один из самых дорогих в мире районов Мерилебон часто называют «Мерилебон вилледж». «Вилледжи» соседствуют между собой, но не обязательно «родычаются». Между ними часто пролегают обширные парки и площадки: одни полные роз, на других – черные ребята в пропотевших майках играют с баскетбольным мячом. Поселки презирают и подозревают друг друга, как настоящие соседи, а внутри себя самих сотрудничают относительно таких вопросов, как школы, мусор, больницы.

В Лондоне живет от шести до девяти миллионов людей – смотря, что считать Лондоном. Много его предместьев принадлежат к так называемым хоум кантиз – домашним графствам, областям, которые окружают Лондон. Но они присоединены к одной транспортной системе и обозначены на карте столицы. Невооруженным глазом так просто этого не определишь: лондонские предместья – как и остальная страна – могут быть богатыми и нищими — вперемешку. В целом же беднота живет в городах, а аристократия – в предместьях. Выбор и дискуссия существуют разве среди среднего класса. Средний класс хочет иметь красивые школы, модные магазины деликатесов, небольшие ресторанчики и низкий уровень преступности. Если в определенном районе есть достаточно среднего класса, то ничего не мешает возникновению этих условий. Джентрификация, то есть облагораживание, районов происходит постоянно, когда более бедный средний класс въезжает в когда-то нищий и опасный район.

Например, в настоящий момент это произошло с Хекни на Востоке Лондона – раньше царство кокни (коренные лондонцы, рабочий класс) и иммигрантов от евреев до бангладешцев. Заметив близость к центру, дешевые ренты и избыток фабричных зданий, удобных под мастерские, в район начали съезжаться художники. Вместе с ними прибыла клубная сцена, фермерские рынки и фестивали в местных парках. Это, в свою очередь, привлекло банкиров и финансистов, поэтому в районе выросли цены. Рост цен вытеснил художников дальше на северо-восток, на Клептон.

Скорость, с которой происходит джентрификация, зависит от множества деталей. Например, чтобы открыть ресторан, не нужно давать взятку председателю райсовета. Возможно, ты его и не увидишь никогда. Всего лишь нужно будет найти пустое подходящее помещение и оборудовать его, написать в местный совет предложение открыть там, скажем, закусочную «Пельмешки», пройти курсы по гигиене питания, взять ссуду в банке. Это практически все. Райсовет рассмотрит ваше предложение и предложение конкурента, скажем Билла, открыть там букмекерскую контору. Но преимущество почти всегда отдадут вам, потому что ваш ресторан улучшит ценность района, а букмекер ухудшит.

Каждый район хочет сказать: мы район, который, прежде всего, отдаст престижное место (будем честными) отделению банка, потом – продуктовому магазину, до которого все жители смогут добраться пешком, после – книжному магазину, а затем уже – магазину дорогих и ненужных вещей типа швейцарских часов. Каждый район мечтает, чтобы в нем были удовлетворены потребности человека: снять деньги, поесть, купить памперсы, приобрести книгу, сходить в кафе. В Лондоне также масса книжных магазинов, идущих часто подряд. Это также частица образа того, что такое Лондон.